Я сидел за электрическим шкафом в перегоне, разглядывал свои грязные ботинки и думал о недавнем разговоре с Лёней. Этот мудак, облаченный в сутану, окончательно засрал мне мозг своими проблемами доктринального анализа и сутью синкретический теории христианства. Так как в религиозные распри стараюсь не вступать, в крайне грубой форме объяснил ему, что секуляризованный мир мне гораздо ближе и что его транссубстанциональный переход к синхротичности меня волнует не более, чем восточный панмонголизм, а за навязчивость такую надо в Освенцим посылать.

Так он и остался в сбойке с открытым ртом и большими искренними глазами с застывшей гримасой непонимания. Сейчас мне стало его жаль. Не сильно, конечно, но все же. Плюс у него осталась бутылка ликера. Ее, пожалуй, жаль было даже сильнее, чем Лёню. Да и назад идти было лень, несмотря на увеличившиеся интервалы.

Настроение было безвозвратно испорчено, на объект идти уже не хотелось, поэтому я сидел, разглядывал ботинки и думал. Или думал, что думал. На деле же, ни хрена не думал, просто втыкал на ботинки. А ботинки втыкали в темноту, темнота в вязкую пустоту, которая трансформировалась в свободу, плавно перетекающую в политический плюрализм, от которого хотелось укрыться в однопартийном раю сбойки. Ведь однопартийность сбойки предполагала наличие ликёра в лёниной руке и приятную сенсорную депривацию.

Мысли волнообразно гуляли по внезапно освободившейся голове, раскачиваясь в такт шнуркам, вызывающе свисающих чуть ниже положенного, раскачивались, причем, убаюкивающе… Влево-вправо, влево-вправо… Маятник. Маятник. Маятник. Проваливаясь в сон, я думал о ней. Снова. Она иногда покидает меня днем, но всегда приходит к ночи ближе и подсаживается в мозг, жадными глотками выпивая наспех выстроенную защиту. Комок подкатил к горлу и пульсация раскачивающихся шнурков начала ощущаться каждой клеточкой тела. Забери меня с собой…. Шнурок. Незыблемость этой хитро сплетенной веревочки, дрожащей от потока вдуваемого воздуха, поражала простотой и неизменностью происходящего, лишь влево-вправо. Я мало сплю, потому что боюсь. Боюсь просыпаться. Чем дольше сон, тем ярче и реалистичнее образ и каждое пробуждение несет удар. Я не могу свыкнуться с тем, что ее больше нет рядом. Но это все лирические отступления. Итак, к теме.

Я, товарищи, просрал свою любимую мыльницу! Уснумши, пришлось резко и быстро потом двигаться. Если кто-то между Площадью революции и Курской найдет Canon PowerShot SX 120, верните, плиз!